| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
Статьи и Книги
НЕДОКОММУНИСТ
|
| 18.04.2013, 06:58 |
НЕДОКОММУНИСТ
- Ты спрашиваешь меня, почему я против всяких политических партий? Да нет же, ты опять чего-то недопонял. Я не против них. Даже, скорее, наоборот, считаю, что партии – это хорошая терапия для слабых людей с кучей всяких психических комплексов. Если я называю себя вольным казаком, то это вовсе не означает, что все поголовно должны быть такими же. В стаи сбиваются для того, чтобы чувствовать себя сильнее. Помнишь, я всегда исповедовал простой принцип: каждый стремится к тому, чего ему, по его скрытому, подсознательному мнению не хватает. Людям, которым не хватает силы, стремятся к силе. Одни идут в партию для того, чтобы властвовать, другие – подчиняться, но и теми, и другими движет одна сила – комплекс неполноценности. Партия – это хорошая площадка для делегирования власти и ответственности: простые партийцы делегируют их образу лидера, но и сам лидер, который, как правило, считается «сильным» и «харизматичным», в свою очередь, но уже более ловко и тонко делегирует ответственность абстрактному образу партии, ведь в таких организациях все вопросы решаются как бы коллегиально, сообща, а значит и ответственность как бы на всех поровну делится! Замкнутый круг, однако…
Ой, чувствую, меня опять понесло. Давай-ка о серьёзных вещах мы с тобой потом поговорим. А сейчас, если ты, конечно, не против, я расскажу тебе одну давнюю-давнюю историю, как я и сам чуть было не вступил толи в партию, толи… Тебе и правда это интересно? Ну, смотри, ты сам согласился…
Неожиданное предложение
На нашем дивизионном плацу вовсю властвовал обычный алтайский август середины 80-х с его уже по-осеннему холодными утренниками, но ещё по-летнему жаркими полуднями. Ещё утренней продрогшей росистой свежестью загрузились мы с этого плаца под тонкий прорезиненный полог дивизионного КамАЗа, уже час с лишком мчавшего очередную смену ракетчиков на боевое дежурство.
Машина, кряхтя и переваливаясь с боку на бок, уже свернула с федеральной трассы на дорогу местного значения, что немного взбодрило успевших разомлеть от наступавшей дневной жары солдатиков. Удивительно, но на этот раз с нами в сквознячный холод камазовского кузова, постепенно сменяющийся невозможной духотой, погрузился и дивизионный замполит майор Рабенок. Обычно на такую пытку старших офицеров не обрекают, подсаживая к срочникам молодых лейтенантов или прапорщиков, которых обязывают следить за порядком. Поэтому-то наши солдатики на этот раз ехали почти молча, без привычных приколов и хохм, которые, как правило, сопровождают подобные переезды. Да и начинавшаяся жара вовсе не способствовала излишней разговорчивости.
Майор Рабенок, обычно охочий на язык, слегка полноватый холёный белокожий и вечно краснощёкий белорус лет тридцати пяти как-то странно всю дорогу молчал. Когда наш КамАЗ, словно железнодорожный вагон начал по швам бетонки отстукивать мерный ритм, солдатики оживились – это означало, что конечный пункт нашего вынужденного путешествия уже близко. Оживился и наш замполит. Он как-то резко для его комплекции повернулся лицом ко мне:
- Слушай, Серёга, - бодро начал он, вдруг непривычно назвав меня по имени. – Ты у нас парень положительный, отличник, так сказать, боевой и политической… Давай-ка, вступай в партию, а мы тебя поддержим…
- Да, ну, - товарищ майор, - попытался было отнекаться я, - молодой ещё, морально незрелый. Недостоин…
Меж огнём и льдом
Надо тебе сказать, что в моей семье коммунистов никогда не бывало. Это я с немалым удивлением обнаружил лет в четырнадцать, когда помогал маме, участвовавшей в переписи нашего невеликого поселкового населения. Ты знаешь, помню, насколько до странности нелепыми показались мне тогда записи «беспартийный» напротив имён моих ближайших родственников. Мне-то глупому, воспитанному советским кинематографом и учителями-коммунистами казалось, что все нормальные советские люди должны быть партийными. А как же иначе, ведь партия-то у нас одна. А поскольку мои родителей всегда были для меня нормальными, честными и порядочными людьми, то моя ещё наивная отроческая логика предательски подсказывала мне, что они просто обязаны быть коммунистами! Чтобы хоть как-то понять моё тогдашнее положение, нужно, как минимум, попытаться представить себе, что значила для нас тогда КПСС, особенно для желторотых полуфабрикатов её идеологического сектора, не имевших ни знаний о жизни, ни опыта…
Это гораздо позже я узнал, что всё далеко не так просто, как мне неразумному тогда казалось. Дед мой, Борис Дмитриевич Попов, четырнадцатилетним пареньком после безуспешных попыток сбежать на фронт вслед за старшим братом Володей, пропавшим без вести под Ленинградом, близ станции Нежода, пошёл работать к жарким печам стекольного завода и повоевать не успел, поскольку 18 ему стукнуло ровно через 9 дней после победных салютов. Он, потомок староверов-голбечников, сколько себя помню, всегда был патриотом именно советской Родины, очень любил бодрые марши тридцатых, где пелось, что с каждым днём всё радостнее жить, всегда хвалил советскую власть, много давшую таким как он сельским мальчуганам, о чём они в своём далёком и тревожном детстве даже не мечтали. И он действительно самоотверженно работал на благо этой Родины, которая отблагодарила его за доблестный труд целой серией медалей. Он стал одним из лучших стеклодувов завода, о котором с восхищением заводские мужики вспоминали лет через двадцать после его выхода на пенсию: «Вот это был мастер!» Я сам это слышал не раз, уже работая на верстаке у дышащей тысячеградусным жаром печи. А вот коммунистом он так и не стал. Хотя его звали в партию и, говорят, не раз. Всё отнекивался, мол, недостоин, политически слаб. Это именно его слова я процитировал тогда нашему замполиту. Уже много позже я понял причины такого его поведения: под нажимом советской пропаганды, на фоне действительно положительных изменений в деревне у него сложился идеальный образ коммуниста, всё равно, что святого. Ну, помнишь, как в известном тогда киношедевре «Коммунист»? Хотя, да, ты этого уже и не застал… Чего смеёшься? Я ведь вполне серьёзно. Если отвлечься от идеологии, то нетрудно заметить, что его делали высоко профессиональные специалисты в своём деле! Нынешние пи-арщики по сравнению с ними – бесталанные детсадовцы… Поверь, я хорошо знаю, что говорю. До сих пор удивляюсь: куда всё это делось?!
С этим идеальным образом резко контрастировала окружающая действительность. В партию тогда уже лезло много пройдох и карьеристов, которых мой дед просто не мог уважать, многие из таких занимали здесь ведущие места. С этим дед согласиться никак не мог…
Под стать деду Борису была и его жена, моя бабушка Нина Степановна, урождённая Тютрюмова, дочь долматовских мещан. Что-то около 45 лет отдала она педагогической работе в школе, преподавая русский язык и литературу, также, как и дед, награждена медалями, только скромнее количественно. Была уважаема коллегами, любима учениками. И это, поверь, не просто слова, так оно на самом деле и было. Но, видимо, была солидарна с мужем во взглядах на членство в партии, поэтому так и осталась до конца дней своих беспартийной. Она вообще избегала говорить с нами на эти щекотливые и небезопасные для её положения темы. Поэтому бабушкина аполитичность для меня до сих пор остаётся неразгаданной до конца психологической загадкой.
Моя мама, как дочь двух беспартийных простых советских граждан, в коммунисты не рвалась. А вот мой отец, Александр Павлович, относился к коммунистам с мало скрываемым в узком семейном кругу раздражением. Причины такого отношения мне стали ясны позже. Отец его, мой дед Паша, родившийся через 10 лет вслед за Ульяновым-Лениным, был зажиточным крестьянином, причём, настолько зажиточным, что кроме большого дома-пятистенка имел ещё коров, лошадок и мельницу. От огульного раскулачивания его спасло только то, что в гражданскую он воевал на стороне красных. И отважно, говорят, воевал. Но «лишних» коров и лошадок у них с бабушкой всё равно забрали, мельницу национализировали, на ней он потом и работал, но уже как колхозник. Плюс ко всему его семью с двенадцатью ребятишками зачем-то выселили из одной половины дома, дескать, не баре, куда вам столько. Но в освобождённой половине потом так никто и не жил, пока отец с братом дядей Женей его не раскатали. Бабушка Марфа до конца дней своих боялась даже заходить в отобранную половину родного пятистенка, хотя и некогда «крутой» норов власти к 70-м годам уже давно обмяк. Ещё бы ей не бояться, когда лихолетье раскулачивания отобрало половину её чадунюшек. До совершеннолетия дожили лишь шестеро из двенадцати, остальные от голода и болезней примерли. Хотя и жило так тогда всё деревенское большинство, но пойди ж ты объясни это израненному, исстрадавшемуся материнскому сердцу. Естественно, что всем этим безобразием дед Паша доволен быть не мог. Отец уже много позже сказывал нам с братом, что они с деревенскими мужиками одно время поговаривали о необходимости новой революции: мол, обещали большевики землю и волю, но не то что не дали ни того, ни другого, а отняли и последнее, и потому надо «вертать всё взад впятки». Как же тут отцу моему коммунистом стать. Но и активным их противником он тоже не стал, даже в ельцинские годы гонения на коммунистов. Все свои чувства по этому поводу он с жаром изливал в горячих и всегда коротких спорах с дедом Борисом, с которым они иногда сходились во время семейных посиделок. Со стороны это выглядело весьма забавно. Отец, как истинный холерик и гороскопный дракон, обычно по-казачьи резвым коршуном набрасывался со своими претензиями к партии и её последователям на холодного словно айсберг, флегматичного, всегда рассудительного, северной породы деда Бориса. Дед же, пытаясь оставаться спокойным, как мог, парировал отцовы наскоки. Их обычно «разнимали» женщины, после чего отец долго и нервно курил. Но доброй половины всего этого я тогда ещё не знал, хотя не чувствовать не мог.
Без меня меня женили
- Чего ты прибедняешься, - вернул меня из некоторой задумчивости замполит, - ты же у нас в университете учишься? Ну, вот, вернёшься после службы «на гражданку» молодым коммунистом, кандидатский стаж у тебя к тому времени уже почти закончится, и все двери перед тобой будут открыты!
Да, слово «университет» тогда много весило, не то, что сейчас – что ни захудалый институтишка – то университет, или ещё круче – академия. И никто не вспоминает уже, чем университетское образование всегда отличалось от институтского…
- Так вроде бы они для меня и так не закрыты, - попытался было угомонить разгорячившегося майора, но не тут-то было…
- Ты чё, дурак что ли? Будешь коммунистом - будет у тебя и хорошая работа после университета, и быстрый карьерный рост и всё такое. Понял?
Про «всё такое» и карьерный рост я тогда даже и не помышлял, настолько эти вещи казались далёкими – ещё почти год служить, да три – учиться… При этом на поверхность сознания полезли все дедовы комплексы. Но единственное, что я понял тогда, так это то, что спорить сейчас с майором бесполезно, как говориться, только гусей дразнить, и я в надежде на то, что дело тихонько само собой спустится на тормозах и со временем забудется, выдавил из себя нейтральное:
- Ну, хоть подумать-то, всё хорошенько взвесить хоть дайте…
- Ладно, - уже торжествовавший «пиррову» победу над гораздо младшим по званию и должности юнцом довольно успокоился Рабенок, - думай… Но только, смотри у меня - не долго.
Сейчас мне довольно трудно вспомнить всё разноцветье чувств и противоречий, охвативших меня тогда. В моей душе с переменным успехом доспаривали свой вечный спор отец с дедом, но к согласию они, к несчастью моему, так и не приходили. Со временем я немного успокоился и даже начал забывать об этом волнительном разговоре с замполитом, но он, как выяснилось позже, не забыл ничего.
Развязка случилась недели через три после той эмоциональной поездки. Я снова дежурил в одной смене с замполитом. Казалось, после того странного разговора ничего не предвещало дальнейшего развития событий. Но за этой тишью, как выяснилось, крылась лишь цепь бюрократических формальностей. Готовясь сдавать ночную двенадцатичасовую смену, я услышал по громкой связи призывный глас Рабенка. Подбежав к передвижному командному пункту, я нашёл его бодрым и чем-то неописуемо довольным.
- Русинов, - начал он интригующе мажорно, - быстренько умойся, побрейся, подшейся, короче, приведи себя в порядок, сапоги начисти. Чтоб через пятнадцать минут был готов!
- А по какому случаю у нас праздник, товарищ майор? – попытался было отшутиться я.
- Праздник-праздник… Конечно, праздник – сегодня мы тебя в партию принимать будем!
- Но как же, - уже растерянно промямлил неожиданный кандидат в коммунисты, - я же согласия-то не давал…
- Ладно-ладно, кончай демагогию разводить. Собирайся, там уже люди ждут.
- А много нас принимать-то будут, - со всё угасавшей надеждой в голосе выдавил я.
- Вас двое – ты и наш комсорг, - словно окончательный, уже не подлежавший обжалованью приговор услышал я в ответ. Раз только двое – то уже никак отвертеться не получится…
Меня привели ко «красному» уголку полковой офицерской гостиницы, где нас уже ждал дивизионный комсорг, широколицый, высокий ростом младшой сержант с полной и несколько дряблой фигурой. Важность мероприятия только подчеркнуло самоё его присутствие здесь. Люди такого ранга на боевое дежурство не заступают, и обычно слоняются по казарме основного расположения дивизиона, сосредоточенно изображая занятость важным и неотложным делом, а тут, на тебе, припёрся сюда аж за 60 километров… «Ну, всё, Серёга, теперь ты точно попал! – мелькнула шальная мысль. – Отец, поди, из дома выставит, когда узнает…»
Первым в «красный» уголок зашёл комсорг. Он вышел оттуда минут через пять раскрасневшийся пышными щеками, взволнованный, но при этом весьма довольный.
- Ну, как там, - с интересом спросил я, - сильно пытают?
- Да не, нормально всё, - ещё не придя в себя от пережитых только что волнений сумел натужно выдавить из себя комсорг и глубоко, но уже облегчённо вздохнул.
Настала моя очередь. Я зашёл в кабинет. За столом, накрытым кумачовой скатертью, сидели три человека – наш Рабенок, замполит полка и ещё какой-то незнакомый мне офицер. Спрашивали о моей семье, об учёбе в университете, о планах на будущее, немного – о международном положении. Помню, что отвечал спокойно, без особых нервов и мандража. Видимо не сумел ещё до конца осознать, что же всё-таки со мной происходит на самом деле. От бессонной ночи и неожиданности всё казалось таким нереальным, туманным, как будто с кем-то другим происходящим киношным действом. Ну, вот, кажется, и всё, вопросов больше нет, и как спасательный круг короткое «Подождите за дверью».
Минут через пять нас с комсоргом уже вместе пригласили обратно в «красный» уголок.
- Поздравляем вас, товарищи, - обратился к нам замполит полка, - вы приняты кандидатами в ряды коммунистической партии Советского Союза. Мы очень надеемся, что вы не посрамите возложенной на вас высокой чести и с достоинством понесёте по жизни гордое звание коммуниста!
«Ой, как торжественно, как красиво говорит, - подумалось мне, пока я поочерёдно жал руки членам комиссии, - и где только их, замполитов этих, так складно да гладко говорить учат…»
Так под бравурные речи замполитов и закончилась бы моя «холостая» беспартийная жизнь. Один Бог ведает, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, если бы такое сумбурное дело этим и закончилось, куда бы вывернула она меня в приснопамятные грубые 90-е годы, какие бы травмы нанесла… Но в дело вмешалось Само Провидение. Вмешалось грубо, и, как тогда показалось, неприятно, нервно - посредством чрезвычайного происшествия.
… Да несчастье помогло
А случилось вот что. Из нашей части сбежал солдатик. Рядовой Аксёнов. Низкорослый такой, тщедушный, плюгавенький… «Ничего необычного, - скажешь ты, - иногда солдаты бегут из нашей славной армии». Конечно, с этим трудно не согласиться. Но вся острая пикантность той ситуации была в том, что самовольно оставил расположение части не «дух», то есть солдат первого полугодия службы, как это на самом дел часто бывает, а самый настоящий без пяти минут дембель, которому до приказа об увольнении в запас оставалось даже не сто дней, а меньше месяца!
Аксёнова усиленно и долго искали по вокзалам, поездам и даже дома у родителей. Всё тщетно – как в воду канул. Вскоре он объявился сам, аккурат после опубликования дембельского приказа, и пришёл не куда-нибудь, а к самому начальнику политотдела дивизии! Выяснилось, что он тихонечко отсиживался, выжидая время у какой-то одинокой бабульки в соседней деревне. Как беглец-самовольщик объяснил начальнику политотдела, он «сделал ноги» из части из-за непрекращающихся неуставных взаимоотношений, или как тогда по-новому стали называть – глумлений и издевательств со стороны однопризывников. Что было – то было, Аксёнов в нашем непростом многонациональном армейском коллективе изначально поставил себя так, что им помыкали даже ребята младших призывов, а однопризывники часто и довольно грубо укоряли его за это, впрочем, не упуская случая самим «поездить» на нём. Видимо, иного выхода из собственной западни он тогда не нашёл и подался в бега. Видно, ждать стало уже невмоготу…
Вернувшегося с повинной «блудного сына» Аксёнова быстренько по-тихому уволили в запас, благо время уже подошло, а в части начались разборки.
В один прекрасный день на такую разборку к моему великому удивлению вызвали и меня. За столом штабного помещения дивизиона сидели замполит майор Рабенок, командир дивизиона подполковник Мохов и командир нашей группы капитан Зубко.
- Ну, что ж ты, голубь, нас подводишь, - как обычно несколько косноязычно, но с необычной для него долей ехидства издалека начал командир дивизиона.
- Чем же я вас подвожу, товарищ подполковник, - парировал было я, начав лихорадочно прокручивать в голове события последних дней, пытаясь найти хоть какое-то объяснение такому крутому командирскому наезду.
Тем временем Мохов поднялся из-за стола и своей размашистой, слегка шаркающей походкой, подав корпус чуть вперёд, плотно сжав скрывшиеся под густыми чёрными усами губы, слегка выдвинув вперёд нижнюю челюсть, широко расставив полусогнутые руки, словно штангист к своему снаряду направился в мою сторону. Мне как-то неожиданно полегчало. Я часто пародировал перед сослуживцами такую его несколько необычную манеру подходить к подчинённым, за что отцы-командиры, становившиеся случайными свидетелями таких пародий, меня по-отечески журили, видимо, получалось похоже и без злобы, иначе мне доставалось бы по полной. Чтобы не излишне не напрягаться я занял позицию наблюдателя, именно в армии я хорошо научился это делать, спасая от перегрузок собственную психику: вот сейчас он начнёт нервно подёргивать плечами, а теперь остановится передо мной, перебирая ногами, схватит меня за петлицу, рефлекторно мотнёт головой, словно поправляя невидимый никому высокий воротник, и скажет своё сакраментальное…
- А вот, голубь ты мой, показания рядового Аксёнова, - командир, отпустив правой рукой мою только что потеребленную им петлицу, левой помахал перед моим носом какой-то бумажкой, исписанной нервным неровным почерком, вдруг резко переходя с панибратско-покровительственного «ты» на сухо официальное «вы», - он утверждает, что вы, товарищ старший сержант, видели, как над ним глумились его сослуживцы. Видели и никому из нас об этом своевременно не доложили…
- Но, товарищ подполковник, Аксёнов не был моим подчинённым, чтобы я о нём кому-то докладывал. Он же не в нашей группе служил, - глупо начал оправдываться я, пытаясь дать себе возможность хоть что-то вспомнить…
И тут меня осенило! Аккурат накануне аксёновского побега я принёс своим ребятам в бытовую комнату подшиву. В углу бытовки тогда заметил группу старослужащих – Макса, Воху и ещё кого-то из их призыва, в очередной раз эмоционально «воспитывавших» Аксёна за его бесхребетность и тот позор, который, «благодаря» такому его поведению, ложится на весь их уже почти дембельский призыв. Давай я не буду тебе объяснять, кто они такие, всё равно ты их не знаешь. Да и сам я, признаться, за давностью лет и фамилии-то их забыл. Но они только возбуждённо говорили, нервно жестикулируя - и всё. Но чтобы они его били - такого я не видел. Разорвав принесённый кусок мадаполама на нужное количество лоскутков и раздав их подчинённым, я вышел из бытовки. Что там происходило дальше - не знаю и меня это никогда не интересовало. Просто тогда не придал этому никакого значения и совершенно забыл о случившемся. Даже побег Аксёнова не напомнил мне о событиях того дня. Да мало ли кто там с кем грубо поговорил. Разговоры на повышенных тонах – не редкость в любом мужском коллективе, а особенно в армейском, они здесь естественны, и если на каждый обращать внимание и о каждом докладывать – то можно из командирского кабинета вообще выходить только на приём пищи и отправление естественных надобностей…
Видимо, этот отресёлок капустный решил до кучи тупо свести счёты и со мной. Пару-тройку месяцев назад я и сам приложил руку и ногу к его воспитанию. Правда, в моём случае всё было по службе, ничего личного, во всяком случае, для меня.
Где-то около майских праздников мы выехали на учение. Расположились в лесу. В одно унылое утро я, как обычно, встал, сходил к вверенной мне технике, проверил её работу. Всё работало нормально, и я спокойно вернулся назад. Примерно через полчаса мне стало плохо. Дивизионный медик померил температуру – оказалось под 40! Ты не представляешь себе, насколько приторно могут пахнуть обыкновенные пряники. Ребята передали их мне, как гостинцы, но даже запах их я не мог вынести и попросил убрать от меня подальше. Так я попал в гражданскую больницу соседней деревни. Дня три вообще пластом лежал – не пил, не ел, головы поднять не мог. Что на самом деле было тогда со мной, я не знаю до сих пор. Докторша, что пыталась меня лечить не весть от чего, в справке по-врачебному коряво написала: «Лихорадка неясного генеза».
В дивизион я вернулся не в свою смену, мои обязанности исполнял другой человек, и меня определили в караул разводящим. В один из дней с утра я отвёл Аксёнова с молодым напарником-первогодком на пост. Настало время обеда и, поскольку солдат в карауле тогда не хватало, менялись не часто. Поэтому я понёс обед в котелках прямо на место несения службы. Уже на подходе к посту я почувствовал неладное – никто меня не окликал, да и часовых не месте не было видно. Подойдя ближе, я увидел картину, которая грубо взбаламутила всё моё сержантское существо. Аксёнов сладко спал на подсохшем пригорке, автомат лежал неподалёку прямо на земле. Его напарник устроился спать под ближней ёлкой, повесив своё оружие на ветку. «Э, война, подъём!» - довольно громко крикнул я, но никакой ответной реакции не последовало. Моё возмущение захлестнуло разум. И с разбега, правда, не в полную силу я пнул Аксёнова сапогом прямо в прогретый майским солнышком зад. Он соскочил, как ошпаренный. «Ты что же это, гад, делаешь?! – нервно заорал я, - на губу захотел?! Я тут, понимаешь, официантом у них работаю, как белым людям обеды ношу, а они, видите ли, спят-посыпают! И оружие бросили, бойцы! Ай, да молодцы! Да ладно бы хоть по очереди спали, если уж вас так разморило… Аксён, ты же старший! Ты же отвечаешь за всё! О чём ты думаешь?!» Солдатики ничего мне не отвечали, лениво подобрали свои автоматы, не спеша взяли котелки и с потупленными глазами принялись за обед. «Ты гляди у меня, Аксёнов, - уже чуть успокоившись, проговорил я, - через час приду – проверю. И не дай вам Бог… Моли Бога, что это я вас нашёл, а если бы кто из офицеров? Сидеть бы вам обоим на гауптвахте! Я уже не говорю про чужих, что по этим лесам шастают, про диверсантов…»
Как и обещал, я вернулся через час. То, что я увидел, прямо-таки вывело меня из себя – оба снова мирно спали. Я собрал и спрятал их оружие, решив их, как следует, проучить, после чего аксёновский уже натренированный зад принял очередной, но уже более сильный удар моего кирзача. На этот раз мои словесные внушения уже сопровождались тумаками и подзатыльниками. Это было для них всё же лучшим исходом, чем дисциплинарный батальон года на три. «Где ваше оружие?!» - нервно крикнул я. Только тут до них дошло, что их автоматов и след простыл, только сейчас они окончательно проснулись. Поискав вокруг и не найдя ничего, Аксёнов виновато пискляво протянул: «Серёга, отдай автоматы, это же ты их спрятал…» «Ты знаешь, Аксёнов, сколько такая игрушка на чёрном рынке стоит? А если их кто чужой забрал? – вовсю ехидствовал я, - Всё, Аксён, начинайте потихоньку готовиться к дисбату…» Ещё немного помурыжив горе-часовых для пущей острастки, я всё же вернул им оружие. Естественно, что никому об этом докладывать тогда не стал. А этот идиот, прости Господи, видимо, затаил на меня обиду, не понимая, что наказав сам, как мог, я тем самым уберёг их от более худшего наказания. Ведь посадили бы дурака! Как пить дать посадили бы! Ничего об этом я не стал рассказывать и сейчас, ведь для закона и сам формально стал соучастником, покрыв чужое воинское преступление…
- Да, я однажды видел, как с ним разговаривали на повышенных тонах его однопризывники, но при мне они его не били, товарищ подполковник…
Мохов несколько обмяк. Он развернулся и точно такой же походкой отправился обратно к столу. Перед самым столом он развернулся на каблуках в мою сторону и, хитро прищурившись, переспросил:
- Они его точно при тебе не били? Ты не врёшь?
- Да нет, товарищ подполковник, точно не били… Зачем мне врать-то?
- А вот Аксёнов пишет… - пытался было парировать командир дивизиона, но завис в долгой паузе, как устаревший компьютер, что бывало с ним частенько. Он буквально обрывал фразу на полуслове и после короткой паузы начинал уже новую, никак логически не связанную с последней, - ну, ладно, иди пока…
С чувством облегчения я вышел из кабинета. Мои друзья уже было двинулись ко мне с расспросами, но тут следом из-за двери вынырнул замполит. Он взял меня за локоток и повёл в сторонку.
- Да, Русинов, мы-то тебе верим, - несколько заговорщицким тоном начал Рабенок, - мы ведь хорошо знаем тебя. Но, сам понимаешь, аксёновские показания лежат на столе не у кого-нибудь, а у начальника политотдела дивизии… - для придания пущей важности произносимых им слов замполит поднял указательный палец правой руки, - а это, знаешь ли, не шутки! Вот если бы уровень был чуть-чуть пониже, тогда бы, возможно, нам и удалось тебя как-то отмазать…
Это интригование замполита уже походило на угрозу, и я внутренне напрягся.
- Короче говоря, - решив, видимо, побыстрее закончить этот явно неприятный для него разговор, рубанул с плеча замполит, - о членстве в партии можешь забыть. Будем считать, что кандидатский стаж ты не прошёл… Так будет лучше для всех, пойми. Мы тут на тебя ещё на медаль документы отправляли, так и о ней тоже надо забыть, - уже несколько извинительным тоном закончил Рабенок. – Ну, всё, иди давай…
У меня словно тарель от пусковой установки с души свалилась: «Ну, надо же, ещё и как бы извиняется. Сам же эту кашу без моего согласия заварил… Чего уж теперь-то…» Я понимал тогда, что ещё легко отделался. А партия? Да ну её вместе с неполученной медалью! Тем более, что до сих пор я о ней ничего не знал. Так и закончился, не успев начаться, мой кандидатский стаж. Слава Богу доумился ничего об этом домой не написать – домашние не знали о моём кандидатском стаже…
К чести отцов-командиров после этих событий ко мне претензий по этому поводу до самого конца службы действительно не было. Никто ни разу больше не напомнил мне об этом малоприятном инциденте, не попрекнул…
* * *
- Ты знаешь, я всё ещё иногда эмоционально вспоминаю эти далёкие теперь события. Думаю, что Бог тогда отвёл меня от этого нежеланного для меня шага. Сопротивляться и упираться означало бы верную погибель всего моего светлого будущего, а самоубийцей становиться вовсе не хотелось. Решил тогда для себя раз и навсегда: всё, с партиями я завязываю… Хотя и предлагали потом, а когда уже в газете работал, даже поначалу недвусмысленно намекали, что, мол, честный журналист просто обязан быть коммунистом. Но я всегда делал вид, что не понимаю этих намёков. И потом, когда этих партий развелось, как нищих на свалке истории, тоже поочерёдно получал всякие предложения. Но ты же знаешь: если я что-то для себя твёрдо решил… Я ведь, очень надеюсь, неглупый человек, с достаточно сформировавшимися личностными структурами – зачем мне это нужно. Власти я тоже не хочу… Уже один раз оказался недокоммунистом, и это послужило мне хорошим уроком на всю оставшуюся жизнь. Зачем же заново проходить то, что уже один раз прошёл? Не для меня это…
Надеюсь, что своим длинным рассказом я тебя не слишком утомил… Моя сказка хоть и не ложь, а намёк в ней всё-таки какой-никакой есть… Ну, ладно, давай! В следующий раз, может, ещё чего этакого расскажу… |
|
Категория: Статьи автора | Добавил: Автор
|
| Просмотров: 980 | Загрузок: 0
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
